Ему выдали что-то вроде спального мешка и сказали спать прямо здесь. Алекс был чуть не до слез благодарен тлилилькам за это и не собирался спорить, только пожалуйста, оставьте его в покое, дайте ему поспать, а потом желательно поесть, он согласен даже на этих прозрачных червей, только не заставляйте все решать прямо сейчас…
— Вставай, — Риу потрясла его за плечо. — Я дала тебе выспаться, сколько можно, но уже пора что-то решать.
Алекс промычал что-то, понимая с ужасом, что решать он ничего не в состоянии.
Тогда Риу сунула ему в руку какие-то капсулы.
— На, — сказала она. — Это универсальный стимулятор. Действует на всех кислорододышащих с двумя кругами кровообращения и выделенными органами фильтрации. У вас же все так?
— Угу, — согласился Алекс, давясь капсулой. — А у вас?
— А у нас один общий орган фильтрации, который вместо ваших печени и почек, а кругов кровообращения три. Ты не знал?
— Забыл, — соврал Алекс, который не вчитывался в детали биологии тлилилей.
— Надо что-то решать. Я пробежалась по своим контактам. Корабля у нас нет. Потом, я не знаю, что делать с вами. Официально Плот был уничтожен. Я не могу просто так предъявить вас правительству и сказать, что вы прятались здесь, у меня.
— Я думал, ты официально директор этой штуки. Этой рыбы то есть.
— Я не имею права в нее никого пускать. И я не собираюсь ради вас подставляться. И так уже…
— Между прочим, я по твоей наводке лез в эсминец! — спросонья Алекс почувствовал дикое возмущение. — Ты же хотела получить информацию?
— Мы ее получили, а ты спас своих. Так что мы квиты. Дальше я подставляться за тебя не собираюсь.
— Офигеть. То есть мы все трое официально мертвы?
— Вроде того. Был бы жив Аше, я бы придумала, что с вами делать…
— А он мертв?
— Понятия не имею. Связаться не получается.
— Черт… а как же Кора?
— С Корой никаких проблем. Ее мы примем в любой из наших подводных баз как родную. Вот с вами проблема. Там для вас ничего не приспособлено. Да и что вам толку там жить? Нам нужен космический корабль и вернуть вас к другим инопланетникам, передать им послание.
Алекс обхватил руками голову. За что ему все это? Он обыкновенный биолог, специалист по китообразным, дипломат-недоучка, он вообще послан сюда чисто для того, чтобы присматривать за декоративным элементом — Корой. У него болят руки, ноги, голова… в ней, правда, проясняется: капсулы Риу оказались и впрямь чудодейственными. Но это не значит, что от этой ясности становится виднее, что делать…
И тут Алекса, кажется, наконец осенило.
— Где Гора и Ния?
— Уплыли. Они не могут долго отсутствовать на своем месте, Гору хватятся. И так задержались.
— Они сказали, что делать дальше с Хондой и Ледневым?
— Нет. Гора не специалист по реабилитации вашего вида. Она уверена только, что Хонда еще может оправиться, а Леднев нет.
— Это я помню, — отмахнулся Алекс, который в другое время пожалел бы Леднева: немногословный врач ему нравился. Сейчас, однако, ему было совершенно не до этого. — Она не сказала, как заставить Хонду очнуться?
— Нет, ничего не говорила. А зачем нужна Хонда?
— Затем, что Хонда придумает, что делать. У меня, честно говоря, отказывает воображение. Давай эту свою капсулу. Их запивать надо?
— Нет, растворяются слюной.
Алекс испытывал странное чувство, когда заталкивал капсулу в полуоткрытый рот Хонды. У нее были суховатые губы, чуть влажные у внутренней границы, и мелькнула мысль, что он уже очень давно не прикасался ни к кому так интимно. Секс и все прочее никогда не привлекали его, но знание чужого человеческого тела… может быть, если бы это было ему доступно…
Он подумал о том, что, может быть, Хонда и Леднев были любовниками. Шона ему ведь намекала. Или то была Эрика? И вот странно, может быть, Леднев так прикасался к ее губам последним, а теперь больше не прикоснется…
Ну и где-то совсем на задворках мелькнула мысль, что, потеряв сознание, Хонда кажется очень некрасивой и что японские корни проявляются сильнее: у становится нее какое-то плоское, старое лицо. А обычно куда живее и куда моложе…
Хонда задохнулась, открыла глаза и до боли сжала руку Алекса.
— Господи… — прошептала она. — Господи.
— Всего лишь я, — он постарался дежурно пошутить.
— Нет, — пробормотала Хонда. — Там была песня. Такая песня. Я была уверена, что умираю. Нельзя жить и слышать, это, нет…
Она открыла глаза, в этом освещении слишком бледные, и Алекс увидел, какие у нее воспаленные, покрасневшие белки, и как наворачиваются слезы.
— Мы умерли? — спросила она. — Я и Игорь? Мы правда умерли?
— Я не знаю, — честно сказал Алекс. — Но вас мы спасли. Вы…
— А Игоря, значит, нет, — она медленно, словно бы с усилием, разжала пальцы, отпуская его руку. — Ясно. Это я виновата. Он пытался меня отговорить. Но что теперь… — она посмотрела в сторону, мимо Алекса. — Где мы?
— Давайте я принесу вам пить, — предложил Алекс, которому и самому хотелось пить до того, что горло, кажется, трескалось. — И поесть. И все расскажу.
— Пить, — поправила Хонда. — Есть не надо, меня вывернет. Рассказывай.
…Алексу казалось, что рассказать про все, что произошло, быстро невозможно. Бывают дни длиннее года. Этот день — а может, прошло уже больше суток? — выдался именно из таких. Алекс не удивился бы, найди он у себя седые волосы и морщины. Хорошо, что тут нет зеркал.
Но, как ни странно, рассказ вышел довольно короткий.