«Кора! — просвистел он. — Надо спасти большую женщину! Ты ее чуешь?»
«Чую. Тонет», — пришел флегматичный ответ.
«Ныряем», — велел Алекс, вновь обретая утерянное было самообладание, и отодвигая панику на второй план.
Предстояла обычная работа, и можно было представить, что дно все-таки под ними есть, просто так глубоко, что это не имеет никакого значения.
Волнение затронуло воду только на поверхности, в глубине было спокойно и солнечно. Они нырнули, и скоро нашли Хонду, которая боролась, пытаясь всплыть, но только погружалась еще больше — потеряла ориентацию. Без особого труда, действуя слаженно, они вытолкнули женщину на поверхность, после чего Алекс привычно заставил ее опереться о бок Коры и выкашлять воду, хлопая между лопаток.
— Я в порядке, в порядке, — пробормотала Хонда, вытирая лицо. — О господи. Кора, ты как нельзя вовремя, — с чувством добавила она.
Алекс хотел сказать, что Кора из этой фразы поняла разве что собственное имя, но тут Кора, к его удивлению, прищелкнула в знак согласия.
— Держитесь за плавник, — велел он Хонде.
— А вы?
— А я поплыву рядом. Кора будет создавать поток, так плыть очень легко.
— И долго тут плыть?
«Кора, — прощелкал Алекс, — где Плот?»
Кора ответила, и Алекс с чувством выругался.
— Что? — удивилась Хонда.
— Тут полмили всего! Еще немного, и мы бы увидели башню связи! Если бы вы утонули, Хонда, то буквально у самого порога!
У Хонды еще хватило юмора расхохотаться.
Пробуждение начиналось со звука.
Высокого и сильного одновременно, сладкого и печального. Голос пел о любви и тоске, это было ясно с самого начала, и сила этого чувства, пожалуй, могла бы вышибить слезу (но не деньги!) из самого сухого бюрократа, из самого закоренелого палача.
У Тима это пение стояло на телефоне и, просыпаясь, он всегда первым делом наблюдал вечно переменчивый и безошибочно узнаваемый узор, который образовывали листья дерева фиах на потолке его спальни… если только это переплетение прутьев, не защищающих даже от дождя, можно было назвать потолком.
Голос принадлежал дотушу, а слова этой песни, с большим трудом выскобленной из запоминающих систем Корабля, пока еще расшифровать не удалось. Точнее, удалось лишь частично.
«Приди, о любимое существо, — пел дотуш, — приди и убей меня, ибо какая жестокость сравнится с любовью?»
Потом Тим садился в гамаке, тер лицо и спрыгивал на прохладную древесину пола. Джек поднимал голову с меховой подстилки, на которой спал, лениво вставал и вслед за Тимом спускался из «клетки» в ванную.
На самом деле, конечно, Тимову спальню нельзя было назвать клеткой. В комнате почти не было стен — их заменяли прутья, расположенные через неравные промежутки и увенчанные плетеным же козырьком. Будь эти прутья воткнуты чуть почаще, создавалось бы полное впечатление тюрьмы. Но даже Тим (а он все-таки был покрупнее местных) мог пролезть между этими прутьями без малейшего труда.
Всю шаткую конструкцию «клетки» обвивали листья вьюнка, а еще со всех сторон загораживали широченные листья фиаха, чьи высокие соцветия-елочки напоминали каштан.
Получалось идеальное место: ночью тут было прохладно, зато днем можно было надежно укрыться от всепроникающей жары, от которой, как казалось Тиму, плавились мостовые. И еще Тим мог чувствовать себя здесь по-настоящему один, скрытый от глаз всех остальных за зеленой завесой листвы.
Сначала Тиму предложили спать и жить вместе со всеми. Но это означало, что спальня тоже будет общая — на пятерых (при этом не разделенная даже по половому признаку, мужчины и женщины ночевали вместе; если кто-то хотел уединиться, отгораживался ширмой или занавеской). Тим спросил, нет ли еще какого варианта. Вариант был — какие-то неприлично роскошные апартаменты, что-то вроде президентского люкса. Тим так понял, что это были комнаты, предназначенные для официального визита членов правительства планеты и Совета Галактического Содружества. Причем эти апартаменты находились прямо под землей, в том самом белом административном здании, непосредственно рядом с макетами кораблей. А кому захочется жить под землей?
Так и вышло, что Тим выбрал этот вот то ли балкон, то ли беседку в кроне старого фиаха, у подножия которого стояло общежитие для ученых.
— А если пойдет дождь? — удивленно спросил шемин, который занимался пристраиванием Тима на территории Проекта.
— У меня есть водонепроницаемый сундук для вещей, — сказал Тим. — А все остальное быстро высохнет.
Местный завхоз удивился, но не стал спорить — очевидно, счел такой выбор места обитания чудачеством дикого сороха (каковым, положа руку на сердца, это и было; другое дело, что большинство соплеменников тоже сочло бы Тима чудаком).
А он остался своей квартирой более чем доволен. Здесь Тим только ночевал и просыпался; большую часть времени он проводил либо у местных справочных терминалов, которые работали лучше и быстрее, чем его планшет, либо на чем-то вроде семинаров по обмену опытом, либо в спортзале и на пробежке с Джеком. И такой образ жизни его более чем устраивал. Особенно с учетом реабилитации после ранений.
Ранения, кстати, зажили совершенно. Что зажить почему-то никак не могло, так это отношения с Таней.
Нет, Тим ее, конечно, ни за что не винил. Он прочел все какие мог отчеты о той ночи, и узнал, что она, действуя довольно глупо и очень по-любительски, даже пыталась землян спасти… и, в итоге, если и не спасла их в самом деле, то почти наверняка ускорила спасение. А уж Тима, Джека и Данилову точно избавила от «переписывания» резервной копией. Тим не знал, как Даниловой, но ему бы самому точно такой судьбы не хотелось.